Людмила Маханькова «По мере возможности, то что меня восхитило и поразило, я и пытаюсь передать на холсте...»

В мастерских саратовских художников

Людмила Маханькова

Родилась в 1968 году в Саратове.

Училась на живописном отделении Саратовского художественного училища (1989-1995) у Ф.А. Саликова, А.В. Мухина, Р.А. Батаршина.

Участница выставок с 1997: молодёжных, групповых, городских, зональных, всероссийских, международных.

Автор персональных выставок: 2003, 2005, 2008, 2011, 2012, 2018.

Член Союза художников (с 2002). С 2018 – Председатель Саратовского отделения Союза художников.

Диплом I степени конкурса молодых художников «Виват, художник» (2001, Саратов). Гран-при и I премия конкурса молодых художников (2004, Саратов). Участница конкурса «Золотая палитра» (2007, Саратов). Диплом Творческого Союза художников «За вклад в отечественное изобразительное искусство» (2012, Москва); Диплом Российской Академии художеств в рамках проекта «Против течения» (2014, Москва). Премия Президента Российской Академии художеств Зураба Церетели в сфере современного изобразительного искусства (2014, Москва). Диплом Союза художников России за вклад в развитие Российского изобразительного искусства (2018).

Люся, расскажи о самых ярких впечатлениях детства. О тех, которые живут в твоей памяти, которые запомнились навсегда.

Не могу сказать, чтобы мои воспоминания были яркие как день. Некоторые остались, конечно, в памяти, как вспышки. Помню, как мы ездили на родину папы (Маханьков Анатолий Иванович)[1]. Это было совсем в раннем детстве. Единственное, что я запомнила – это море, пляж, солнце. Азовское море, Мариуполь. Это самое первое воспоминание.

А дальше пошли воспоминания, связанные с художниками. То к одному в мастерскую придёшь, то к другому. Самое приятное воспоминание, как мы ходили в Союз художников, там был салон-магазин художественных материалов. Заходишь, нюхаешь всё это. Здорово так… Холст как пахнет, карандаши цветные, краски… Я настоящим фанатом была. Мама (Хаханова Татьяна Михайловна) [2] со мной ходила по всяким разным местам, но это, наверное, было самым любимым… Помню, как ходили краски маме покупать. А заодно и мне что-нибудь купят чудесное, какие-нибудь цветные карандаши. В школе я была всегда в фаворе, потому что у меня чешские карандаши, краски голландские и еще чего-нибудь такое было. Всем было очень интересно. И вообще очень приятно было теми материалами работать, сейчас уже таких нет, да и дорого всё стало, конечно.

Вот такое приятное воспоминание. Я любила к Тугушеву [3] ходить, потому что лепить в детстве мне нравилось больше, чем рисовать. Можно сказать, что он был моим другом (думаю, он не обидится на меня за эти слова). Геннадий Афанасьевич давал мне глину, а потом смотрел, что выйдет. В основном, я животных лепила, и он говорил, что у меня хорошо получается. Я даже думала, что буду скульптором. Но потом всё изменилось, захотела стать модельером. И даже поработала модельером немножко.

Это когда уже?

Это после школы. Я проработала два года, когда готовилась поступать в Москву, в Московский текстильный институт. В Саратове было ателье «Силуэт», мы там модели одежды придумывали, показы мод устраивали. Вот там я работала художником-модельером. Дело в том, что в те годы для поступления нужно было два года стажа. Я пришла сначала просто помощником, а потом стала работать сама по себе. Потом началась перестройка, везде нужны были большие денежки, и всё накрылось, извините за выражение. Поэтому вот так всё и получилось. Может быть, это и к лучшему.

То есть ты поступать не поехала?

Нет, не поехала. В институте произошли изменения, у меня стажа не хватило, потому что нас всех разогнали из ателье. Всё в частные руки стало переходить. Я не помню все тонкости, потому что никогда этому не придавала значения. Тем более молодые были, ветреные. Потом подумала, что в Художественное училище надо поступать. Пошла на курсы к Михаилу Гургеновичу Вартаньяну [4]. Поступила в училище и благополучно отучилась.

А о времени учёбы в училище расскажи, о педагогах.

Это было время совершенно прекрасное. В училище мне очень нравилось, занималась я у многих педагогов. Как правило, говорят: «Вот у меня был такой педагог» и все его вспоминают, а у меня их было много. В нашей группе училось много детей художников: Федя Саликов, Юля Тугушева. У нас преподавали и Кузнецов [5], и Мухин [6], и Саликов [7], и Маслов [8] успел. И вот в конце был Батаршин [9] - это даже очень хорошо было.

Диплом вёл Рифад Батаршин?

Да, он уже нас выпускал. Это время было, наверное, самым прекрасным, самым чудесным, самым добрым. Сейчас училище воспринимают не так, как мы. Нас было не выгнать оттуда. Мы чуть ли не ночевать оставались. И разные группы дружили и разные возраста. Устраивали спектакли и танцы и дискотеки, дружили все. Ну, просто, хорошо было. Естественно, были и какие-то недомогания, но это всё ерунда.

Училище тебе многое дало?

Конечно-конечно! Я себя в другом мире и не знаю, кроме как в художественном, потому что далеко от него я не отдалялась, за исключением моделирования, но это опять же, приблизительно тоже самое, если не считать производства, которое там было. И общение с другими людьми, своего рода тоже школа. А здесь тоже художественный мир, все свои, все родные. Все учителя, я их тоже с детства всех знаю.

А кто больше всего повлиял на тебя?

Я даже не могу сказать, кто конкретно. Сильного влияния не ощущаю. Когда защищалась – разрешили писать диплом не на определенную тематику. Раньше обычно давали тему, и ты должен был сделать картину – или как капусту собирают, или в пионерлагере.

Жанровую обязательно?

Да. А тут дали вольность.

Это был первый год, когда разрешили выбирать?

Да, нам повезло. И портрет можно было сделать или серию портретов, или натюрморт.

Можно было выражать себя как хочешь?

Да, как угодно. Ты мог выбрать любой жанр. Я считаю, что мне повезло в этом плане, потому что конкретики не было. Вначале я хотела портреты делать к диплому. Готовилась к портретам, писала. А потом, я уже сейчас точно не скажу из-за чего, всё поменялось. Решила делать натюрморты, серию натюрмортов. На выпуск у меня было три натюрморта.

Они тоже экспрессивные были?

Нет, они были более реалистичные. Было три больших натюрморта и к ним серия работ, не этюдного, конечно, характера. Они самостоятельные работы, но меньшего формата. Две работы остались. Одна дома где-то валяется, жалко, надо будет её восстановить. А одна здесь, мы ее не продаём, хотя многие хотели купить.

Люся, ты училась легко? Училище не вызывало никакого внутреннего сопротивления?

Нет, нет, не вызывало! Всё было хорошо, тем более сейчас уже, по прошествии времени, вспоминается только хорошее. Тогда времена были трудные, перестроечные, но, наверное, по молодости всё воспринимается легче и мягче, на многом не заостряешь внимание. Подумаешь, что-то съел не то, ну макароны и макароны, ну и ладно, поел и побежал. Или рисуешь не на том, на чём хотелось бы. Кто-то из ребят не мог позволить себе холсты хорошие, начались проблемы.

Проблемы чисто материальные?

Да, проблемы финансового характера. Конечно, были уже холсты, краски. Но ты не всегда мог сходить купить какую-то. Хотя я не могу на это пожаловаться, потому что у меня всегда были краски, холсты. А так про училище я вспоминаю только хорошее. С Мухиным мы сейчас соседи, я учителя своего почитаю, каждый день встречаемся, здороваемся, целуемся, обнимаемся. И со всеми остальными тоже.

Люся, а расскажи о самых важных встречах в твоей жизни.

Важные встречи... Которые касаются искусства или жизни вообще?

В большей степени искусства... Хотя это всё взаимосвязано, конечно.

Да, это особенно не разделить. Я от этого не отдаляюсь…, как родилась, так практически все время здесь. Не знаю на счёт таких важных встреч. Я особо и незнакома с какими-либо большими художниками, я имею в виду мирового или российского значения. Поэтому я не могу сказать, что были встречи, после которых я пошла бы в другую сторону. Нет, такого вот, к сожалению.

Ну почему же, к сожалению?

Может, впереди ещё и будут… Ведь не хочется останавливаться. Я всё время сомневаюсь, всё время думаю, может быть я что-нибудь не то делаю по жизни? Потому что смотришь на других художников, смотришь на сегодняшнее современное искусство, которое каждый день показывают по телевизору. Многого не понимаю, что сейчас происходит. Может надо как-то развиваться, углубляться и так далее. Так что, в общем, всё еще впереди.

Давай теперь перейдём к работам. Расскажи, как ты ведёшь холст? М. Ну как ведёшь холст? Я даже когда ещё не писала, холсты вела. Маме помогала натягивать, мешать клей там и прочее. Мы с мамой любим сами грунтовать холсты.

Это принципиально для тебя?

Нет, абсолютно не принципиально. Я и на грунтованных пишу. Например, когда в училище училась – писала. Ну, когда там особо грунтовать, разводить? Неохота. Да и когда есть у меня кусок холста, я и на грунтованном напишу, и ничего. Я до сих пор не гнушаюсь грунтованного холста. Некоторые мне даже очень нравятся. Хотя, в основном, всё загрунтовано самолично.

А как ты делаешь грунт? Из чего?

Грунт желатиновый, наш клеевой, традиционный. Правда, сейчас единственное что изменилось – это верхний слой. Для него мы покупаем готовый. Раньше мы делали желатин с сухими белилами, как положено. А сейчас вот уже обленились. Вернее, не то чтобы обленились, а просто нет сухих белил в продаже, они как-то исчезли из оборота, видимо, просто не нужны стали. Поэтому мы вынуждены покупать грунтованный холст или белила в баночках. Тоже хорошо оказалось. Иногда пишу и на записанных работах.

А ты на крупнозернистом холсте предпочитаешь работать?

По-разному. Иногда работаю практически на мешковине, грубой такой, прошлифую её малость. И на мелкозернистых и на крупнозернистых холстах тоже пишу. Всё зависит от того, какой есть в продаже. Потому что холсты тоже проблема у нас в Саратове. Идёшь бывает – нет холста, купишь рулон, вот на нем и чешешь, на этом холсте.

А любимый грунт – белый, да?

Да, любимый всё-таки белый. Потому что он даёт свечение. Можно, конечно, каким-нибудь цветом подкладку сделать, тоже красиво получается. Но вот белый, он чистоту даёт, что ли, в холсте. Но, как я уже сказала, я и на записанных могу работать. Бывает же, беру то, что под руками, когда надо быстрей, когда что-нибудь горит. Например, цветы вянут и надо успеть ухватить их красоту.

Люся, твои работы являются импровизациями или они – плод долгих раздумий?

По-разному бывает… И так, и так. Иногда я натуру подтягиваю к тому, о чём думаю. То есть, я обращаюсь к натуре, когда есть уже определённые идеи. А бывают, конечно, и чисто спонтанные работы. Вот – «Цветы», например. Я шла через Крытый рынок и увидела вот такие подсолнухи на базаре. Я их купила, принесла, сразу поставила и написала. В основном, это касается цветов. Идёшь – увидела красивый букет, купила, принесла, написала. А другие работы складываются долго. Например, идёшь через сквер осенью, у вас здесь, около музея. Смотришь на листву – неимоверная красота…

То есть сначала впечатления аккумулируются?

Да…, передать эту красоту ни словами, ни кистями и красками нереально. Всё меркнет перед тем, что происходит в природе. По мере возможности, то что меня восхитило и поразило, я и пытаюсь передать на холсте. Может быть что-то и получилось. Но об этом уже судить зрителям.

Вот взять, к примеру, этот холст. Здесь тоже впечатления, но уже зима, конец зимы. Вот солнце, зимнее, переходящее в весну… Эти работы у меня написаны на ощущениях. Хочется передать что-то неуловимое, вплоть до запаха.

Эмоционально-натурные состояния?

Да, да, именно. Вот эта работа, например, тоже сложилась сразу из нескольких. Осень была, туманы какие-то неимоверные совершенно, лондонские. Откуда они взялись в нашей полосе? И все эти впечатления у меня как-то накопились. И захотелось вдруг передать отголоски какого-то того времени. Какое-то восхищение мужчинами прошлого времени, времени чести, преклонения перед женщиной, когда мужчины были джентльменами... Как это складывается, разве можно сказать, что там происходит?

В твоих картинах много ассоциаций…

Да-да, вот я и говорю. Здесь вроде бы вообще нет изображения, а здесь есть, но оно всё равно ассоциативное.

Твои портреты..., их ведь тоже нельзя назвать в полной мере портретами? Это, скорее, состояния человека?

Да. Обычно я приглашаю человека, когда уже непосредственно сложилась идея.

Пишу и котов (смеётся). Вот портрет моего сегодняшнего кота. Написан прошлым мартом. Кот второй день в ипохондрии сидел.

Кот- философ…

Да, я его хотела назвать мечтателем, мартовским мечтателем, но осталось название «Светлая грусть». И получился такой Сёма. Коты как-то всегда присутствуют в моей жизни. И дома кошка и здесь, в мастерской. Они и воспринимаются уже членами семьи, родственниками.

Больше, чем котами…

Да, больше чем котами, действительно.

А приступать, начинать работу легко?

Когда как. Когда-то вот идёт-идёт-идёт, легко… Раньше, в предыдущей мастерской, я, в основном, работала летом, при дневном свете. Зимой там очень темно было, свет наладить было сложно. А здесь вот светло. Я сначала никак не могла привыкнуть. При переезде, мы ещё всю её сделали белой. И поэтому заходишь, «прям ой»! А в ту мастерскую, как в погребок приходила. И там всё лето работала, начиная с конца весны, то есть каждый день. А после зимы, когда долгое время не пишешь – ну месяц там, страшно кисти в руки брать. Думаешь, ну всё наверно уже. А иногда, наоборот, подходишь к холсту после долгого перерыва и получается лучше, чем когда долго-долго готовишься. Видимо, на каком-то эмоциональном порыве, на соскучивании. Смотришь и понимаешь – эх, классно получилось.

А эскизы ты делаешь или сразу приступаешь к работе?

Нет, как правило, не делаю. Просто делаю рисунки. Если вдруг мысль какая-то приходит, то я сразу рисую и складываю. Рисунки накапливаются. А потом, может быть, из ста бумажек одна пригодится.

Складирование импульсов как раз происходит?

Да, да. Потому что иной раз дома или где придёт мысль хорошая, ночью, например, думаешь – эх ё моё! И неохота, естественно, вставать. Так всё это и забываешь. И думаешь потом, на следующий день – эх, ведь так здорово я вчера придумала. Вот, кстати, вчера так и было! Но я не помню ничего. Но, с другой стороны, всего переделать тоже невозможно, просто физически. У меня и так лежит много всего и даже это не закончу. На подходе одна работа, вдруг раз – другую начинаешь, которую надо прям срочно сделать! Вот первая и лежит, не сделанная. Потом думаешь, ну что ж такое? А хочется всё успеть, в общем-то.

То есть у тебя бывает в работе одновременно несколько холстов?

Да, одновременно в работе бывает по несколько холстов. Где-то там буквально пару мазков не дописала, это ничего страшного, это мелочи, скажем так. Потому что, если уж работа сразу не написалась, то она вообще не сложилась, это уж всё тогда, настроится потом совсем на неё невозможно. А когда немножко осталось, всегда можно войти и доделать.

Ты возвращаешься к работам?

Да, конечно, бывает, но редко. В основном, если я не написала на порыве, то потом, может быть, вообще никогда не напишу. Вот, к сожалению, такое бывает. Раньше меня мама ругала, что дописывать не умею. Но потому что такой я человек. Мне необходимо поймать состояние, войти в работу, посидеть, подумать.

Ты всегда можешь определить момент, когда работа закончена и надо остановиться, или бывает сложно?

Бывает, думаешь всё – а нет, не всё. А иной раз работа прям вылилась, чуть ли не последнюю точку шлёпнул и железно. Это совершенно непредсказуемая вещь. Я говорю, что пишу в беспамятстве. Мама вот музыку включает, а я даже музыку не включаю, потому что это бессмысленно, я её не слышу.

Настолько глубоко погружаешься в процесс, что всё остальное перестает существовать?

Да. Потом включаешься. Зазвонит телефон и думаешь, ну что ж прям под руку-то всё время.

Люся, а на продажу не приходится специально делать работы?

Нет, на продажу нет. Исключение – только заказные портреты.

Когда ты работаешь, ты на зрителя ориентируешься или нет?

Ну, наверное, нет практически. Хотя ну как? В общем-то, я же не для себя это делаю, поэтому мне бы конечно хотелось, чтоб людям нравилось. Ведь наш человек к чему привык? Вот тебе цветы, вот горшочек, в нём ромашки – всё конкретно. В моих же работах не скажешь, что за цветы? А с другой стороны, наверное, надо было бы, чтоб сказали, что это бархотки, я не знаю, как назвать ещё. То есть получается, что не ботаника. Как мама говорит: «Ну ты же не ботаник?». Я отвечаю: «Нет, я не ботаник!» Но в работах: и в «Цветах», и в любых других, наверное, хочется человеку передать радость жизни, красоту какую-то, показать, что она существует. Хочется, чтобы на неё обращали внимание, на людей, на их душевное состояние, на то, что люди переживают, что чего-то у них там в жизни не складывается, или, наоборот, складывается. Ну, в общем, хочется что-то донести до человека. Соответственно, работаю не для себя, а для людей. Ну, а уж кто воспримет, тот воспримет.

А «свой зритель» у тебя есть?

Есть. Надеюсь на то, что есть, что честно говорят, что им нравится. Естественно, хотелось бы, что бы «на ура» всё проходило, но это не реально. Зритель не подготовленный еще всё-таки. На нашего зрителя если смотреть, то ему хочется чего-то конкретного, реснички там, глазки, бровки чтоб были.

Понятного, да? Не требующего долгих раздумий...

Да, если портрет, то фотография и портрет, чтобы все было чётко, ясно, благородно. Никаких мазков – цветных, чудесных, лишних не было. Опять же, есть люди, которые понимают, которые что-то находят в моих работах, что-то своё. Может быть, скрытое в глубине души, а может быть на поверхности лежащее, не знаю. Это же всё на подсознании работает. У людей совершенно разное восприятие. И простые люди воспринимают, то есть совершенно далекие от искусства.

А расставаться с работами тяжело?

Ну как тяжело? Да ну нет, я не скажу, что тяжело. Потому что, как уже сказала, хочется, что бы они радовали кого-то ещё. Меня они уже порадовали. Хочется, чтобы они кому-то ещё приносили радость: висят ли они дома или где-то там, не знаю. Скажу одним словом – радость. Потому что, на самом деле, невозможно сказать, что они приносят. Я радуюсь тому, что у людей, которые покупали мои работы, они живут дома. Их не выбрасывают, не передаривают, а именно берут для себя, потому что они им нравятся.

Когда происходит созвучие душ….

Да, да, да! Это очень радует. Но такие люди, к сожалению, очень редкие люди. Хотелось бы, что б это происходило чаще. Потому что, конечно, с продажей работ проблемы есть. Проблема ещё вот в чём – ты в мастерской сидишь, а кто сюда придёт вот так? Ведь если человек со стороны, то он и знать не знает, что здесь художники и что там у них есть... Ну, в общем, не знаю.

Сейчас, вообще, очень разобщенное время…

Да. Слава Богу, к вам, в музей на выставки приходишь. Сейчас вот заметь, на музейные выставки художники почти не ходят…Я, конечно, очень удивляюсь этому.

Да не только на выставки, но и друг к другу художники редко ходят.

Ну, друг к другу-то ещё ладно… В мастерскую-то в любой момент можно прийти. А вот то, что привозят в музей, разве где ещё увидишь?

Художники сейчас часто приходят в мастерскую? Не из ближнего круга, естественно.

Нет, вообще никого нет.

То есть творческого общения практически нет сейчас, да?

Нет, в последнее время, нет. Вот так нас раскидали. Когда мы были в мастерских на Московской, то ещё как-то ходили друг к другу. Там ведь много было нас – художников, проблемы были наши постоянные, «колхозные»: то тут протекло, то здесь прорвало. В связи с этим, всегда ходили друг к другу в мастерские и видели, что человек делает. А сейчас всё тихо… Зимой в мастерских холодно, художники не работают, в мастерских нет никого, если только летом. Но летом все разъезжаются по дачам, на пленэры и прочее.

С общением стала проблема, да. Да и так у всех проблемы: с продажами, у всех постоянно недомогания с деньгами. Если встречаешься, сразу первым делом об этом и говоришь: «Никто ничего не покупает. Что делать, как жить?» Даже об искусстве уже разговор не ведётся. А только об этих материально-бытовых делах. Что, конечно, не есть хорошо. Общение, безусловно, нужно. Я от этого, можно даже сказать, страдаю, потому что я человек общительный.

А круг общения с духовно близкими тебе людьми? Он есть? Это ведь не только художники, да?

Нет, небольшой, абсолютно небольшой.

Конечно, не так просто найти людей, близких по духу. Это счастье, когда такой круг есть.

Я общаюсь с совершенно разными людьми. Но если говорить о людях, близких по духу или друзьях, то таких мало, пальцев одной руки даже много. Поэтому нет, нет. Ведь просто общение – это совсем другой вопрос. Даже с людьми, с которыми раньше были близки, очень близки, не расставались – и то проблема. Потому что все в загоне каком-то. Все куда-то несутся, у всех проблемы, опять же. В основном, всех деньги давят, всем некогда. Плюс, опять же, интернет поглощает, отрывает от живого общения в свою сторону. Что ж поделаешь. Время такое.

Люся, вернёмся к вопросам искусства. Как ты думаешь, какова роль станкового искусства в современной культуре?

Да кто её знает, какова роль? Даже не знаю, даже растерялась, что сказать.

Помнишь, раньше говорили о закате, о смерти живописи. Как ты к этому относишься?

Таким крупным, страшным словом, как «смерть», не будем говорить. А о каком-то упадке – да, может быть. Он есть. Потому что сейчас, вот что пропагандируют?

Ты актуальное искусство имеешь в виду?

Да, актуальное искусство. Объекты, перформансы и прочее. Потому что, если человек хочет прогреметь, прозвенеть и прочее, то он естественно начинает заниматься тем, что модно. Ну и уходит в сторону. И соответственно, забрасывает живопись, на какое-то время, а может и навсегда, кто знает. Сейчас государственная политика направлена на поддержание именно актуального искусства. Хотелось бы, чтобы и о нас когда-нибудь вспомнили. Я думаю всё же, что живопись не умрет.

Как тебе кажется, художнику нужно классическое образование? Или без него можно обойтись?

Жизнь доказывает, что можно обойтись, сейчас мы видим, что можно обойтись. Но в принципе, я думаю, что классическое образование даже не в плане школы оказывает влияние, а в плане существования в этом…

Ты имеешь в виду – классическое образование нужно в смысле кругозора, возможностей каких- то, да?

Да, да. Вот в этом плане, может быть, хорошо. Дело даже не в штудиях и не во всём остальном, а именно в обращении и «варении» во всём этом. А то сейчас – кому, что надо доказывать? Пошёл, раз-два – и ты художник. Два месяца и дизайнер.

Люсь, расскажи о своих пристрастиях в искусстве? Кто тебе близок, интересен из художников?

Пикассо, наверное. Рембрандт, Модильяни, Ван Гог, Гоген. Серов очень нравится, как портретист, в чисто техническом написании, в переливах его. Врубель, соответственно. Борисов-Мусатов тоже, конечно, прекрасен. Да много кто. Серебрякова ещё.

А из сферы литературы, музыки?

В музыке, наверное, широко. Разная музыка нравится: и современная и классическая. В литературе… Толстой нравится, Достоевский, Чехов. Лермонтов, с детства очень нравится. Какой-то он щемящий… В музыке, опять же, и наши композиторы нравятся и зарубежные, из классики имею ввиду. Сейчас вот, французская музыка нравится. Весёлую музыку люблю, потому что я человек оптимистичный, как мне кажется, по жизни. Поэтому мне нравится весёлая музыка. Мама вот любит с напряжением, что-то такое сложное, а я люблю весёлую.

Да, ты по жизни оптимист. Пытаешься во всём видеть плюсы.

Да, пытаюсь. Да их и много, собственно говоря. Просто некоторые люди любят усугублять, а я нет.

А что для тебя - быть художником?

Не знаю. Я ведь по жизни задумывалась над тем, кем хочу стать – то одним, то другим. У меня же мысли разные с детства были. Не скажу, что космонавтом хотела стать, но, тем не менее, о разных профессиях думала. Но вот художник – это, наверное, просто жизнь моя и всё. Может быть, я бы сейчас пошла, если прижмёт, не дай Бог, и бананами торговать. И сторожем в детский сад. Куда деваться. Но, тем не менее, пока жизнь позволяет, я буду художником.

А что бы ты могла сказать юному человеку, собирающемуся стать художником в наше непростое время?

Ой, юному художнику? Это, вообще, сложно что-то сказать, потому что…

Сейчас быть художником, это подвижничество.

Нет, не в этом плане, конечно, в плане подвижничества, а просто даже в плане нашего юного поколения. Когда я с детьми разговариваю, они в основном отвечают так…хотя, конечно, может быть есть дети, которые по-другому отвечают. Они говорят – пойду работать туда, где больше платят. Банкирами хотят стать. Им уже можно не желать стать художником, не советовать. Они всё поняли, больше меня уже поняли в этой жизни. Стоматологами опять же хотят стать, тоже полезная профессия. А вот таким детям, с внутренним миром, которые думают по-другому, нежели большая масса населения – удачи им по жизни и, действительно, терпения. Даже если у них есть материальная база, художник – это такая профессия, в которой ты ведёшь постоянный спор с самим собой. Поэтому желаю терпения. Потому что это сложно. Я по себе знаю.

Рынок сейчас прокатывает колёсиками своими большими. А любовь-то у него есть уже, наверное, к этому делу, раз он о нём задумался. Этого я ему пожелать уже не могу. А удачи по жизни и терпения, поддержки, опять же. Потому что художнику, без поддержки со стороны человека понимающего по жизни, очень сложно.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------

[1] Маханьков Анатолий Иванович (1941– ?). График, живописец.

[2]Хаханова Татьяна Михайловна (род. 1947). Саратовский живописец. Заслуженный художник России (1997).

[3]Тугушев Геннадий Афанасьевич (род. 1937). Саратовский скульптор, живописец. Автор ряда памятников, установленных в Саратовской области.

[4] Вартаньян Михаил Гургенович (1948–1994). Саратовский живописец, график, педагог. Преподавал в Саратовском Художественном училище (1976–1994).

[5] Кузнецов Евгений Александрович. Художник, педагог, преподавал в Саратовском Художественном училище.

[6] Мухин Анатолий Васильевич (род. 1942). Живописец, график, педагог. Преподаёт в Саратовском Художественном училище (с 1985).

[7] Саликов Александр Фёдорович (1939–2004). Саратовский живописец, график, педагог. Преподавал в Саратовском Художественном училище (1989–2001).

[8] Маслов Владимир Лукьянович (1940–2006). Саратовский живописец, график, педагог. Директор и преподаватель Саратовского Художественного училища (1982–2000).

[9] Батаршин Рифад Ахмеджанович (род. 1936). Саратовский живописец, график. Преподавал в Саратовском Художественном училище (1967–1971, 1994–2001). Заслуженный художник России (2006).

Интервью с художником, записанное отделом современного искусства

8 апреля 2010 года, подготовила к публикации Елена Дорогина